Четыре главные опасности цифрового рубля

Все знают, что цифровой рубль – это уникальный электронный код, аналог купюры, имеющей свой номер. Его эмитент – Банк России (ЦБР). Хотя ЦБР отнекивается, что цифровой рубль – дело решенное, но весь тон обсуждения пока ясно говорит – нам его не миновать. Есть масса профи, и банков, и их объединений, приветствующих такой рубль. А мы давайте сыграем в оппортунистов. В чем опасности цифрового рубля?

Такой рубль – помечен. Впервые в безналичных расчетах появляется рубль в «купюрах», не просто в единичках рублей, каждая из которых помечена и нет никаких проблем отследить все платежи – по каждой. Ну и что – красота! Чудеса технологии! Государство может проследить за движением каждой такой «купюры» - за что и когда ею заплачено. Вроде бы ничего страшного нет. Когда вы участвуете в госзакупках, государство, подписывая с вами контракт, вправе определить целевое назначение денег. Чтобы ни-ни, ни один рубль не ушел не по назначению. Есть давний тренд, огромное желание Минфина, налоговиков, Счетной палаты отследить каждую сделку в госзакупках, каждый объект до самого последнего кирпичика, чтобы вздохнуть с облегчением и сказать самим себе: «Ни одного рубля – на сторону! Чисты, как ангелы!" Для этого отстраиваются технологии надзора «сверху – вниз». И с цифровым рублем уже никто и никогда не сможет отщипнуть от контракта взятку в наличных или даже – в ничем не помеченных рублях – в безналичных. Что же здесь плохого?

Ничего, кроме того, что в последнее время отстраиваются системы тотального контроля за каждым из нас, где государством будут собраны в единые базы все данные о нашей частной жизни – кто мы, чем мы дышим, как живем, где и когда находимся, что делаем и как тратим. На этой базе легко выстраиваются системы социального цифрового рейтинга. На практике перестает существовать тайна нашей частной жизни. Понятия налоговой, банковской, медицинской тайны, тайны клиента, тайны наших политических, имущественных и каких угодно действий становятся ничтожными. Легко нас наказывать, ограничивать, запрещать так же, как и поощрять за правильное поведение с точки зрения государства.

Это делается у нас дома, в России, делается сегодня. И цифровой рубль чудесно ложится в эти конструкции. Конечно, не может быть никаких возражений против контроля за целевым использованием. Когда вы подписываете контракт с государством или банком, или поставщиком, они очень заинтересованы в том, чтобы вы не пустили деньги на сторону. Но огромные возражения – против избыточного, сверхцентрализованного контроля, в котором мы – наблюдаемые мыши, понуждаемые к правильному поведению то кормом, то наказаниями.

Такое сверхконтролируемое общество – просто не сможет существовать, вымрет рано или поздно. Мы, как социальные животные, не можем быть без движения, без охоты, без своих сокровенных тайн, без рисков. Не можем не жить сами по себе, соблюдая при этом общие интересы, ибо известно, что инстинкты коллективизма в нас, как социальных животных, очень сильны. И есть баланс, «золотая середина», между свободой и принуждением, когда общество расцветает, инновационно, динамично. Уклон в крайности, в анархию и хаос или в жесточайший дирижизм, кончается рано или поздно одним и тем же – социальными взрывами и распадом общества.

Цифровой рубль нельзя рассматривать только сам по себе. Правильно – в контексте избыточного социального контроля, как моды, как нарастающей волны у нас дома, в России.

Еще одна проблема цифрового рубля – риски адаптивности. Речь даже не о сбоях в сети или в обработке больших данных, или о хакерстве, или о том, что любые технические устройства – онлайн или офлайн – подвержены разрушениям. Речь – о способности национальной валюты смягчить деформации в экономике. Тридцать лет существует «низкобюджетная» модель семьи в регионах, когда она может жить, только если часть доходов формируется в серой экономике. В крупных городах безналоговая аренда квартир – один из самых распространенных источников существования. Часть труда мигрантов – безналоговая. Число отходников, неформально занятых достигает, по самым осторожным оценкам, 15 - 20 миллионов человек. Доля неформальной экономики в России, по разным оценкам – до 25 - 35% ВВП. Во время кризисов, которые часты у нас, семьи выживают, уходя в тень. Доля серой экономики растет, она смягчает удары кризисов.

Но серая экономика, как амортизатор, может существовать только благодаря наличке. Ничем не меченой, которую нельзя отследить. Неслучайно в пандемию, в кризис 2020 г. сумма наличных денег в обращении выросла на 22%, средства на корсчетах банков в ЦБР, ликвидность банков – только на 6% (ЦБР, январь - ноябрь).

Будем честными. «Латиноамериканская» модель экономики, такая, как в России, не может «нормально» существовать без серых включений. Экономика вертикалей и огосударствления не может не быть коррупционной. Без так называемой административной ренты она просто не может жить, как бы мы ни сопротивлялись этому. Нам всем это не нравится, но это – законы, реалии жизни. Попытки, не меняя самой модели экономики, вводить всё более жесткие ограничения в борьбе с тенью и коррупцией, включая цифровой рубль, могут подрывать ее способность к адаптации в минуты роковые, снижает ее «эффективность».

Перерегулирование, избыточность, жестокость ограничений – постоянная болезнь в России, связывающая тех, кто хотел бы и мог бы действовать даже в «латиноамериканских» условиях, по рукам и ногам. Экономика наказаний, а не стимулов, экономика обвинительного уклона – в ее ландшафте цифровой рубль может занять выдающееся место. Имеешь мобильный телефон – знаешь, что всегда можно отследить твое местонахождение и твои разговоры. Имеешь цифровой рубль – знаешь, что всегда, в отличие от наличных, от немеченых купюр, можно узнать, кому и куда ты платил, и куда ушли деньги, даже если это ты делал в режиме офлайн. Не слишком ли много слежки на «развивающемся рынке», который объективно нельзя пережимать, чтобы он мог, действительно, развиваться?

Третья экономическая проблема, родом из цифрового рубля – ЦБР может избыточно ограничить кредитный мультипликатор коммерческих банков. Способность этих банков «создавать деньги», кредитуя население и бизнес – условие жизни любой экономики. До сих пор эта способность ограничивалась нормативами ЦБР и остатками средств на корсчетах банков в ЦБР. Скажем, Сбербанк, в котором велик внутренний оборот по платежам между миллионами его клиентов, может иметь многомиллиардные объемы кредитной эмиссии. Деньги, выпущенные им при кредитовании своих клиентов, могут долго не покидать пределов Сбербанка, обслуживая их платежи внутри Сбербанка, не затрагивающие корсчета в ЦБР.

А теперь, представьте, что появились цифровые рубли и ЦБР кредитует ими банки. Без таких кредитов экономика тоже не может жить. Несмотря на заверения о 100%-ной конвертации цифры в обычные рубли и наоборот, возникает параллельное обращение меченых и немеченых денег, когда последние созданы самими банками. Можно ждать, что рано или поздно в отношении немеченых возникнут «нормативы», «требования», «профессиональные оценки» и прочие ограничения. Даже если сегодня поклясться, что их никогда не будет.

Четвертая проблема. Цифровой, меченый рубль – отличное средство для перехода к ограничениям в конвертации рубля, к тому, чтобы создать систему множественных нерыночных обменных курсов. Это может случиться, если и дальше наша экономика будет подвигаться к административной системе, ко всё большему огосударствлению. Сегодня все это будут отрицать. А завтра, если так жизнь сложится, - действовать.

Преимущества цифрового рубля очевидны. Но у него есть риски. Можно добавить еще с десяток проблем уровня макро-, которые он создаст. Лучше быть оппортунистами сейчас, чем потом. Макроэкономические последствия – может быть, самое важное, что мы должны обсуждать, когда решается вопрос о цифровом рубле.