Моя самая памятная новогодняя ночь

«Сурова жизнь, коль молодость в шинели, и юность перетянута ремнем» - вспомнились цитата неизвестного автора, когда я задумал поделиться своими воспоминаниями об одной очень памятной для меня новогодней ночи. Правда, на «суровость жизни» я не в претензии, да и юность «под ремнём» у меня была не совсем та, какая бывает у тех, кто прямо со школьной скамьи попадал в армию. Но всё же…

Случилось так, что едва ли не весь выпуск 1970 года физико-технического факультета Харьковского госуниверситета сразу же призвали на военную службу. На те же 2 года, но в звании лейтенантов. В то время шла война во Вьетнаме, некоторый опыт которой подсказал нашим военным стратегам идею срочного увеличения количества младших командиров вообще, и артиллерийских зенитчиков в частности. Были повсеместно введены военные кафедры, которые нам сначала показались несерьёзным занятием, но не тут-то было – вместе с университетскими дипломами мы получили и повестки…

Свои 2 года в качестве «командира взвода зенитной артиллерии» я вспоминаю, как сплошные переезды. Месяц на «зимних квартирах» в Одессе, месяц дежурства на боевом аэродроме близ Вознесенска Николаевской области, месяц на учебном полигоне с артиллерийскими стрельбами под Бердянском. И так - по кругу, почти не расставаясь ни с военной техникой в виде 57-мм зенитных пушек, ни с двумя–тремя десятками вверенных под командование солдат срочной службы – мальчишек практически. Как говорилось встарь, «слуга царю, отец солдатам»…

Вот и новогодний вечер 71/72-го мне пришлось провести в казарме зенитчиков, расположенной рядом со взлетной полосой авиационного полка, летавшего на лучших истребителях-бомбардировщиках того времени - Су-7Б.

Это была ударная сила южного направления, самолеты являлись носителями ядерного оружия, а склад смертоносных бомб находился неподалеку, замаскированный под натуральную, действующую свиноферму. Но туда, естественно, никто из посторонних попасть не мог, а командовал «свинарником» генерал, подчиняющийся только Москве. С «летунами» мы практически не пересекались – у каждого своя служба.

По случаю Нового года отбой для солдат был перенесён с 22-00 на полночь, а после слегка подслащённого по такому поводу ужина был объявлен вечер отдыха в комнате для политзанятий. Смотрели плохонький телевизор, перемежая просмотр нехитрым самодеятельным концертом. Пришлось выступать и мне – читал по памяти подходящие стихи, отвечал на вопросы «по жизни». А после отбоя за мной зашел комбат, из кадровых военных, и, оставив солдат на старшину, мы пошли в офицерскую гостиницу (в общем, тоже казарма неподалёку, только с некоторыми удобствами). Вокруг темень, только дежурные огни на взлетной полосе да фигуры часовых у слегка заснеженных капониров (это засыпанные землёй бетонные ангары с раздвижными металлическими воротами, по одному на каждый самолёт).

Вдруг от ближнего из них раздался звук запускаемой турбины самолета, а потом уже рёв реактивного двигателя на полном форсаже. Тут же завыли сирены. Мы – туда поближе. Со всех сторон уже мчались машины авиаторов, зажглась масса прожекторов, о наличии которых мы даже не подозревали. Но ярче всех их был сноп огня от стальных ворот, куда уткнулось нечто уже бесформенное. Близко подойти было нельзя, пока турбина не выжжет остатки горючего, да и оцепление делалось всё гуще…

Утром на аэродром прибыли важные чины из Одессы, Киева и даже из Москвы - разбираться. Рассказывали, что лётчик, старший лейтенант, за несколько часов до Нового года поругался в Вознесенске в семье, и убежал с угрозой отомстить. Были и другие версии. Факт лишь в том, что лётчик пришел к капониру, где стоял закреплённый за ним самолет, и каким-то образом убедил часового, что вот-вот начнутся ночные полёты, и ему надо прогреть свой "Су". Часовой поверил - и пропустил. Только когда самолёт начал выезжать из ворот, часовой что-то понял, и стал даже открыл стрельбу. И вот тут взвинченный летчик допустил роковую ошибку: дал полный газ, не закончив поворота на взлётную полосу. В результате самолёт в мгновение ока промчался 30-40 метров до противоположного капонира и вплющился в его массивную железную дверь.

Что лётчик задумал на самом деле, осталось неизвестным. Кстати, все бомбы были на штатном месте - в "свинарнике". В газетах о случившемся, естественно, не было ни строчки. Часового вскоре осудили, командира авиаполка понизили в должности. А мы чуть позже загрузились в эшелон со своими пушками и уехали в Бердянск, увозя с собой навсегда память о такой необычной и трагической новогодней ночи...