Новый тихоокеанский баланс

Читая российских внешнеполитических обозревателей, возникает мнение, что те до удивительного упрощённо воспринимают ситуацию. Вместо глубинного осмысления обстановки нам предлагается «экспертное мнение» из серии два плюс два равно.

(Мой текст с сайта "Военное обозрение", другая его версия)

Действительно важные события происходят несколько в иной плоскости, чем та, что мелькает в кричащих заголовках новостных лент. Значение таких событий часто недооценивают современники, а их подлинный размах становится ясен лишь в исторической перспективе. Не исключено, что в текущем году мы наблюдали ровно три таких события. Что же произошло?

Событие первое.

Референдум в Новой Каледонии. В его результатах не имелось ни малейших сомнений ещё полтора года назад. За прошедшее время противников независимости стало даже больше, что подчёркивает современный тренд: времена безумной деколонизации прошли – современным колониям под метрополией живётся сытнее и безопаснее. Референдумы в Пуэрто-Рико и на Фолклендских островах тому пример.

Однако последствия сохранения Новой Каледонии в составе Франции могут наступить весьма немалые, причём, как экономические, так и геополитические. Французские владения в Тихом океане огромны. Одна Новая Каледония по площади сравнима с Крымом. На этих архипелагах в обращении ходит не евро (как в материковой Франции и всех остальных заморских территориях Парижа), но французский тихоокеанский франк. Президент Макрон обещал рассмотреть вопрос введения на тихоокеанских территориях евро сразу после прояснения ситуации по результатам новокаледонского референдума.

Таким образом, евро бы стал по-настоящему глобальной валютой, территориально представленной во всех регионах мира. Пока таким может похвастаться только доллар США. И тут (конечно, неожиданно!) во французской метрополии вспыхивают «бензиновые» беспорядки. Вот такое вот совпадение. Разумеется, чисто случайное.

Так или иначе, в самом динамичном регионе мира возникнет ещё один центр финансовой силы, и говорящий по-французски. В противовес традиционно британским финансовым «гаваням», что расположены на Карибах.

Событие второе.

Япония закупает 100 истребителей Ф-35 у США. Плюсом идёт многочисленная закупка другого военного оборудования. Куда больше, чем обычно. Идут переговоры о передаче Стране восходящего солнца УДК USS Nassau (LHA-4) (посмотреть тут). Многочисленные военные специалисты сразу возбудились вопросами «против кого», однако, очевидно, это неправильная постановка. Правильнее говорить: для чего?

Очевидно, что перед нами попытка выправить торговый баланс с Соединёнными Штатами перед лицом требований Дональда Трампа. Сейчас Япония больше продаёт в США, чем покупает американских товаров. Президент-магнат требует у Токио исправить ситуацию, в противном случае угрожая лишить партнёров торговых преференций. Для Японии такие меры станут катастрофой.

После второй мировой войны именно открытие американского рынка позволило Японии компенсировать потери колоний и части исконной территории (площадь странны стала лишь 55% от довоенной, сократившись с 675 000 кв. км. в 1940 году до 372 000 кв. км в 1957), на которых остались источники сырья, рынки сбыта и части промышленного комплекса. Надо заметить, что американцы не собирались устраивать в Японии (не говоря уже о Южной Корее и Тайване) никакого экономического чуда. Целью было поддержать новое правительство в Японии перед угрозой коммунистического восстания, которая на тот момент была велика как никогда. Не зря в первом договоре о безопасности от 1951 года в первую очередь была прописана опция защиты именно от внутренних беспорядков.

В последующий период угроза мятежа спала и США держали Японию в зависимости от собственной политики не воинскими контингентами, как заблуждаются некоторые, но открытым рынком, крупнейшим в мире. Имея источник сбыта промысленных товаров, Токио не было смысла возвращаться к экспансионистской политике старой империи. Закрытие крупнейших мировых рынков, напротив, заставит японцев всё чаще обращаться к опыту довоенной эпохи.

К слову, то же касается и европейских держав: в эпоху деколонизации лишь создание единого рынка спасло экономики Старого Света от нового протекционизма и далее передела военной силой. Если возвращается протекционизм, то возвращается и угроза войны – никак иначе. Так что, спасая американскую промышленность «Трамп-наш», как с подобострастием его окрестили малоумные российские пропагандисты, на деле возвращает мир в тридцатые годы двадцатого века. Со всеми вытекающими последствиями.

Событие третье.

Северная Корея превращается в многополярную диктатуру. В период холодной войны часть диктаторов была ориентирована на первый мир (Южная Корея, Португалия), другая часть шагала в ногу строго с коммунистическими империями (страны СЭВ). Однако между ними существовала прослойка тираний Азии, Африки и Центральной и Южной Америки, которая умудрялась иметь двух или даже трёх покровителей. Такая характеристика присуща практически всем диктатурам третьего мира.

Например, диктатор Уганды Иди Амин умудрялся доить и западные демократии, и Москву, и Эр-Рияд. Такая же многовекторность практиковалась и аргентинской военной (1976-1983) хунтой, которая считалась сателлитом Соединённых Штатов Америки, но бойко продавала пшеницу Советскому Союзу, когда тот попал под санкции из-за Афганистана.

Очевидно, Ким Чен Ын, которому надоел диктат Пекина решил также поиграть, как минимум, в многовекторную политику. Как максимум, стать для Америки своим сукиным сыном. Как ранее становились ими южнокорейские диктаторы Ли Сын Ман, Пак Чон Хи и Чон Ду Хван. Как стал почти «своим» для Вашингтона вьетнамский коммунистический режим, бывший Северный Вьетнам, противник в войне. И как на тридцать лет окунулся в бурный роман с Америкой коммунистический же Китай.

Очевидно, что тут не только желание одного Кима-Третьего, но и всей северокорейской элиты, которая устала от роли вечного плохиша и резонно полагает, что у неё может появится шанс на выход из изоляции. Желательно, без сдачи ядерного оружия – урок Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи выучен крепко.

Задача же американцев во многом обратная: наступлением улыбок и смягчением санкций разбавить исконный северокорейский тоталитаризм и в итоге привести его к мирному слиянию с Югом. Разумеется, при верховенстве именно Сеула, а не Пхеньяна.

Первым шагом тут должно стать содействие по превращению тоталитарного северокорейского режима хотя бы в классический авторитаризм, какой существовал на Юге при Пак Чон Хи и Чон Ду Хване. Дело в том, что авторитарные режимы куда легче свалить, чем тоталитарные, находящиеся в состоянии постоянной мобилизации.

Отличие классического авторитаризма от ультра-авторитаризма и тоталитаризма состоит в том, что при нём существует значительная свобода личной и общественной жизни, свобода бизнеса и творчества, а также полузадушенная, но всё же оппозиция.

Став из тоталитарного авторитарным государством Северная Корея может получить так желаемый Кимом экономический скачок, но одновременно и перестанет быть военным монолитом. Элиты станут больше смотреть на успех Юга (Сеул) и Востока (Япония, США), желая того же богатства и привилегий, а возникший массовый средний класс в конечном итоге выйдет на улицы требовать перемен. Именно так был свергнут южнокорейский военный режим Чон Ду Хвана в 1987 году.

Либо возможен и другой вариант. Северокорейский режим станет копией авторитаризма Южной Кореи или Южного Вьетнама в прошлые эпохи со всеми их прелестями: переворотами, революциями, диктаторами и хунтами, а также многочисленными народными восстаниями.

Одновременно с тем Сеул получит возможность устроить Северу «1950 год наоборот». Ну или реконструировать падение Сайгона, где в роли Сайгона выступит Пхеньян, а тропой Хо Ши Мина – Желтое море. И это отнюдь не фантастика (если б в 2013 году некий эксперт описал бы сегодняшнюю геополитическую ситуацию его тоже сочли бы сумасшедшим), а то, к чему южнокорейское правительство готово. В составе южнокорейского флота не зря находятся восемь больших десантных кораблей, неизвестное количество мелких, УДК (ещё один достраивается на верфях) и почти безграничными возможностями торгового флота – одного из крупнейших в мире.

Итоги.

На Востоке мы наблюдаем первые знаки грядущего передела. Его отзвуки. Нас ждёт коренное изменение балансов в Тихоокеанском регионе. Болото времён «холодной войны» более не актуально.

Очевидно, что осмысление данного факта толкает Москву на хаотичные и заведомо провальные попытки встроиться в региональную повестку.

Потуги продать своё посредничество между Северной Кореей и Соединенными Штатами предсказуемо провалились: Ким и Трамп предпочли договариваться в Сингапуре напрямую, не говоря о том, что КНДР – клиент не Москвы, а Пекина. Столь же провальным неизбежно станет и очередной лихой наскок на заключение мирного договора с Японией: позиции сторон слишком непримиримы (пресловутые Шикотан и Хабомаи составляют лишь ничтожные 7% процентов от спорных территорий). Провозглашение же «оффшора» на острове Русский вообще не может восприниматься серьёзно любым адекватным человеком. Известно, что все оффшоры изначально получали сперва политическую самостоятельность (независимость или широкую автономию), а затем уже заманивали к себе блуждающие капиталы. Вообразить такой «остров свободы» в современной России в принципе невозможно. Гонконг стал идеальным оффшором для Поднебесной лишь потому, что он находился под суверенитетом Великобритании.

Сегодня Россия, с её отсталой деиндустриализированной экономикой, меньшей по ВВП, чем экономика Южной Кореи, и архаичным политическим режимом едва ли может служить образцом для кого-то в Восточной Азии. Угрожать и пугать – да, но привлекать и восхищать – нет. Это бедные россияне сегодня тянутся на заработки (от программистов до учителей английского) даже уже не в Китай, а на земли новых азиатских тигров – Вьетнам, Малайзию, Таиланд, Индонезию. Чтобы данная позорная тенденция изменилась, нужно начать с перемен в собственной стране, а не играть в геополитические игры, имея на руках одни шестёрки.