Седьмая "Ленинградская"

Шостакович и блокадный Ленинград навсегда соединены в истории: композитор создал музыкальный «документ», своеобразную «хронику» событий тех тяжелых дней. Седьмая симфония, «Ленинградская», - одно из важнейших произведений Шостаковича, потрясает глубиной мысли и яркостью музыкального материала.

«Моя 7-я симфония навеяна грозными событиями 1941-го года. В нашей борьбе с фашизмом, в нашей грядущей победе с врагом, своему родному городу Ленинграду я посвящаю это сочинение», - сказал когда-то Дмитрий Дмитриевич.

Симфония была написана всего за пять месяцев, работа продолжалась с июля по декабрь 1941 г. Сам композитор говорил: «В это время я выполнял две обязанности: композитора и пожарника - дежурил на крыше консерватории. И таскал туда партитуру, не мог от нее оторваться. Знаете, иногда можешь все-таки оторваться, а вот тогда я не мог. Не люблю такие слова про себя говорить, но это была самая моя вдохновенная работа.

Свою седьмую Ленинградскую симфонию я писал быстро. Я не мог ее не писать. Кругом шла война. Я должен был быть вместе с народом, я хотел создать образ нашей сражающейся страны, запечатлеть его в музыке. С первых дней войны я сел за рояль и начал работать. Работал напряженно, мне хотелось написать произведение о наших днях, о моих современниках, которые не жалели сил и жизни во имя победы над врагом. В перерывах между работой я выходил на улицу и с болью и гордостью смотрел на любимый город. Он стоял опаленный пожарами, испытавший все страдания войны. Ленинград боролся. Это была мужественная борьба. К концу 1941 года я закончил эту симфонию, написанную словно на едином дыхании...»

16 сентября 1941 г. Дмитрий Дмитриевич выступил на ленинградском радио. Фашистские самолеты бомбили город, и композитор говорил под разрывы бомб и грохот зенитных орудий: «Мои дорогие друзья! Я говорю с вами из Ленинграда, в то время как у самых ворот его идут жестокие бои с врагом... Я говорю с фронта. Вчера утром я закончил партитуру второй части моего нового симфонического сочинения. <...> Я сообщаю об этом для того, чтобы все знали: опасность, грозящая Ленинграду, не оборвала его полнокровной жизни. <...> Все мы несем сейчас свою боевую вахту. <...> Советские музыканты, мои дорогие и многочисленные соратники по оружию, мои друзья! Помните, что нашей Родине, нашей жизни, нашему искусству грозит великая опасность. Будем же защищать нашу Родину, нашу жизнь, нашу музыку, будем же честно и самоотверженно работать!»

Первые три части 7-й симфонии написаны Шостаковичем в доме Бенуа в Ленинграде, а финал симфонии композитор создал уже в эвакуации, в городе Куйбышеве, в декабре 1941 г.

Как известно, после триумфальных премьер Симфонии в разных городах мира, ее было решено исполнить в ее родном городе, который к тому моменту около года находился в окружении.

Интересная деталь времени, предвосхитившая музыкальную тему. Радиоприемники в домах ленинградцев работали круглосуточно. Это было жизненно важно - по ним объявляли тревогу. Однако заполнять радиоэфир было некому и нечем, и чтобы слушатели знали, что их приемник работает, по радио транслировали стук метронома. Под этот мерный безличный стук и жил весь город. Если ритм учащался - это означало тревогу, нужно было бежать в укрытие.

Решение играть симфонию в блокадном городе казалось совершенно невыполнимым. Партитуру нужно было доставить на самолете, пролетев над вражескими позициями. После опустошительной зимы 1941 г. в оркестре осталось только 15 человек, а требовалось более ста. Был объявлен набор в оркестр. В мае самолет доставил в осажденный город партитуру симфонии.

Вспоминает флейтистка того блокадного состава оркестра Галина Лелюхина: «По радио объявляли, что приглашаются все музыканты. Было тяжело ходить. У меня была цинга, и очень болели ноги. Сначала нас было девять, но потом пришло больше. Дирижера Элиасберга привезли на санях, потому что от голода он совсем ослабел. Мужчин даже вызывали с линии фронта. Вместо оружия им предстояло взять в руки музыкальные инструменты. Симфония требовала больших физических усилий, особенно духовые партии - огромная нагрузка для города, где и так уже тяжело дышалось».

Ужасные лишения и горести, которые обрушила на музыкантов война, невероятно закалили их дух. И желание сыграть симфонию Шостаковича, в которой композитор пророчил победу, было настолько сильным, что поднимало многих буквально со смертного одра. Так, легенда гласит, что ударника Жаудата Айдарова дирижер К. Элиасберг отыскал в мертвецкой, где заметил, что пальцы музыканта слегка шевельнулись. «Да он же живой!» - воскликнул дирижер, и это мгновение было вторым рождением Жаудата. Именно он потом выбивал барабанную дробь в знаменитой «теме нашествия», которую Алексей Толстой впоследствии назвал «пляской ученых крыс под дудку крысолова».

Карл Ильич Элиасберг потратил много сил, чтобы собрать музыкантов для исполнения симфонии. Шатаясь от слабости, он обходил госпитали в поисках музыкантов. С фронта потянулись музыканты: тромбонист - из пулеметной роты, валторнист - из зенитного полка... Из госпиталя сбежал альтист, флейтиста привезли на санках - у него отнялись ноги. Трубач пришел в валенках, несмотря на весну: распухшие от голода ноги не влезали в другую обувь. Сам Элиасберг, тоже крайне истощенный, некоторое время находился на излечении в госпитале, размещенном в гостинице «Астория», и приходил на репетиции прямо из больничной палаты. На партитуре одного из музыкантов того легендарного оркестра сохранилось изображение репетиций: на нотном листе нарисован осунувшийся Карл Элиасберг, который дирижирует своим коллективом сидя.

Кларнетист Виктор Козлов вспоминал: «На первой репетиции некоторые музыканты физически не могли подняться на второй этаж, они слушали внизу. Настолько они были измучены голодом. Сейчас невозможно даже представить себе такую степень истощения. Люди не могли сидеть, так они исхудали. Приходилось стоять во время репетиций». Георгий Макогоненко и Ольга Берггольц писали в «Комсомольской правде»: «Эти люди достойны были исполнять симфонию своего города, и музыка была достойна их самих...»

В городе появились воистину фантастические для блокадного времени афиши: «Управление по делам искусств ис­полкома Ленгорсовета и Ленинградский комитет по ра­диовещанию, Большой зал Филармонии. Воскресенье, 9 августа 1942 года. Концерт симфонического оркестра. Дирижер К.И. Элиасберг. Шостакович. Седьмая сим­фония (в первый раз)».

На 355-й день ле­нинградской блокады, 9 августа, утром состоялась последняя репетиция, а вечером - готовился концерт. Говорили, что дирижер Элиасберг искал картошку, чтобы накрахмалить белый воротник и манжеты.

У немцев на этот день был назначен торжественный вечер в гостинице «Астория», были даже напечатаны пригласительные билеты. Но в город фашистов не пустили. От пленных позже узнали: их удивил массированный артиллерийский удар, который сравнял с землей батареи, а потом симфония, которая зазвучала из всех советских репродукторов.

Несмотря на бомбежку и авиаудары, в филармонии были зажжены все люстры. Кларнетист Виктор Козлов вспоминал: «Действительно, включены были все люстры хрустальные. Зал был освещен, так торжественно. Такой подъем был у музыкантов в настроении, так играли с душой эту музыку».

Зал филармонии был полон. Публика была самой разнообразной. На концерт пришли моряки, пехотинцы, одетые в фуфайки бойцы ПВО, исхудавшие завсегдатаи филармонии. 80 минут, пока звучала симфония, вражеские снаряды в городе не взрывались, потому что по приказу командующего фронтом генерала Л.А. Говорова наши артиллеристы все это время вели непрерывный огонь по врагу. Операция называлась «Шквал».

А когда окончилась музыка, Говоров прошел на сцену и поблагодарил дирижера. Благодарность он закончил словами: «Мы тоже исполняли симфонию, только артиллерийскую».

Новое произведение Шостаковича потрясло слушателей: многие из них плакали, не скрывая слез. Великая музыка сумела выразить то, что объединяло людей в то трудное время: веру в победу, жертвенность, безграничную любовь к родине.

Ирина Скрипачева, жительница блокадного Ленинграда, рассказывала: «Эта симфония очень сильно воздействовала на нас эмоционально. Ритм вызывал ощущение подъема, полета. В то же время чувствовался пугающий ритм немецких орд. Это было незабываемо и потрясающе».

Галина Лелюхина говорила: «Немцы уже объявляли, что Ленинград - город трупов, что по улицам ходят мертвецы... И вдруг такая мощная музыка, особенно в той части, где описано вторжение немцев. Это произвело очень сильное впечатление!» была слышна не только ленинградцам, но и немцам. В Большом зале Ленинградской филармонии впервые за время блокады зажгли все люстры - яркий ориентир немецким пилотам.

Но немцы не стреляли. Они слушали. И это был тот самый момент, когда искусство встало выше жизни и смерти, выше войны и человека. Целых 80 минут вместо выстрелов, взрывов и ударов метронома над городом звучала музыка.

Во время исполнения симфония транслировалась по радио, а также по громкоговорителям городской сети. Её слышали не только жители города, но и осаждавшие Ленинград немецкие войска. Много позже двое туристов из ГДР, разыскавшие Элиасберга, признались ему: «Тогда, 9 августа 1942 г., мы поняли, что проиграем войну. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть...»