Статистические «качели» - признак болезни, а не роста

Недавно Росстат опубликовал данные за март и первый квартал текущего года, которые свидетельствуют, что в марте годовые темпы роста промышленного выпуска замедлились до 1,2%, а в среднем за первый квартал 2019 года промпроизводство перешло к стагнации. Только ленивый не заметил, что, по сравнению с данными того же Росстата за февраль, темпы замедлились в три с половиной раза.

Можно долго рассуждать о сезонных факторах и системах статистического учета, но факт остаётся фактом – показатели современной российской промышленности демонстрируют волатильность, более свойственную спекулятивным биржевым товарам, чем базовым индустриальным отраслям. Независимо от конкретных текущих значений показателя – это не признак реального экономического роста, а признак болезни. Причем болезни системной.

Понятно, что промышленность, которая базируется на стареющих основных фондах, существует в условиях непомерно высокой фискальной нагрузки и фактически лишена доступа к кредитному капиталу, вряд ли способна показать стремительный рост.

Наше несырьевое производство сегодня ограниченно внутренним рынком и его платежеспособным спросом. Правительство пытается стимулировать этот спрос через разрастающийся государственный сектор, но подобный спрос, как показывает практика, способен увеличить издержки, но вряд ли способен обеспечить развитие.

По сути, мы пожинаем плоды функционирования «мобилизационной» экономической модели, верность которой храним до сей поры с упорством, достойным лучшего применения. Такая модель ориентирована на безусловный приоритет использования финансовых и фискальных инструментов для формирования стабильного государственного бюджета и больших государственных финансовых резервов. С этим связана и жесткая привязка всей системы к сверхволатильной паре «нефть/доллар».

В результате мы сегодня имеем экономику «сырьевой ренты», которая компенсирует волатильность за счет увеличения фискальной нагрузки и перераспределения финансовых резервов. При этом она критически зависит от индустриального импорта и пытается решать проблемы собственной промышленности в рамках опять же разовых государственных «инъекций» в отдельные отрасли производства.

Но «инъекциями» проблему не решить. Нужно принципиально менять саму систему. Такие возможности у государства есть, и пресловутые «инфляционные риски», как раз более связаны с сохранением приоритета «стабилизации», чем со стимулированием промышленного развития и реального экономического роста.

Переход от политики надуманного таргетирования инфляции к политике реального промышленного развития – это, по сути, смена эмиссионного приоритета с бесконечного «вливания» средств в финансовый сектор на обеспечение целевого инвестиционного потока для сектора промышленного. Именно от этого зависит рост реальных доходов и реального спроса.

При этом надо учитывать, что стабильный результат дают только системные решения. Простое перераспределение даст краткосрочный эффект, но не обеспечит долгосрочный рост. Нужен комплекс мер не только в сфере денежно-кредитной политики обеспечивающей доступность финансовых ресурсов и стимулы для развития. Нужны решения, которые позволят использовать эти ресурсы в благоприятной среде. Это снижение фискальной и административной нагрузки на производство, стимулирование реальной конкуренции, система поддержки и защиты интересов производителей на внешних рынках. В этом случае можно будет говорить о реальном росте, а не обсуждать чудеса официальной статистики.

И да. Если серьезно говорить о росте промышленности, то не лишним будет заметить, что 1,5 – 2% – это не рост в современной экономике, а диагноз коматозного больного.