А пусть Борис царем станет!

«В конце 1597 года Феодор впал в тяжкую болезнь, – писал Николай Карамзин в своей «Истории государства Российского» про царя Фёдора Иоанновича. – 6 Генваря открылись в нем явные признаки близкой смерти, к ужасу столицы». А вскоре после полуночи, уже «7 Генваря, Феодор испустил дух, без судорог и трепета, незаметно, как бы заснув тихо и сладко». Датировка, конечно, по старому стилю; согласно Григорианскому календарю, царь Фёдор скончался 17 января 1598 года. Но дело, разумеется, вовсе не в календаре, а в том, что эта смерть положила начало тяжелейшему династическому кризису, который вскоре вверг страну в тяжелейшую и кровавую Смуту, едва не закончившуюся гибелью государственности. Ведь с кончиной не имевшего детей царя Фёдора Иоанновича, последнего из династии Рюриковичей, обрывалась не просто «какая-то там» линия, а именно что одна-единственная, легитимная. В глазах абсолютно всего населения Московского царства, будь то наипервейший боярин или последний смерд, государь был, прежде всего, помазанником Божьим. Но – лишь тогда, когда и если он имел действительно неоспоримое (и наследственное) право на эту власть. Но, увы, таковых после смерти Фёдора Иоанновича не оказалось – ни одного! Потому когда через месяц истекло время траура по Фёдору и, согласно официальной трактовке, 27 (17 по ст. ст.) февраля 1598 года Земской собор в Москве избрал на царство Бориса Годунова, – первого избранного царя Русского государства не из династии Рюриковичей, – сразу и возник вопрос о легитимности этих выборов. Никаких формальных прав на престол Борис и близко не имел, так как в кровном родстве с царствовавшей династией не состоял.

Понятно, что боярская аристократия и помыслить не могла о передаче престола какому-то Годунову, происходившему вовсе не от «царского корня». Кризис – кризисом, но права на престол обретали, прежде всего, ближайшие родственники прежней династии – те немногие князья-Рюриковичи, которые чудом уцелели после опричного террора. Первыми в этом ряду претендентов, вроде бы, были Шуйские, ведшие свой род от Андрея Ярославича, младшего брата Александра Ярославича (Невского).

Другую конкурирующую ветвь представляли Романовы – родственники Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой, первой жены Ивана Грозного и матери царя Фёдора. По ряду причин Шуйские из числа претендентов выпали и в «лидеры гонки» вышли Фёдор Никитич и Александр Никитич Романовы, шансы которых казались наилучшими. В «очереди» за ними шёл князь Фёдор Иванович Мстиславский – последний из рода Гедиминовичей и праправнук государя Ивана III. Но «исконная» московская знать не возжелала видеть на престоле литовского «пришельца». Романовы тоже не прошли: по знатности они далеко превосходили Годуновых, но в родстве с царской династией они были лишь по женской линии, потому и московские «принцы крови», и «великие» бояре, как писал выдающийся исследователь той эпохи профессор Руслан Скрынников, «не желали уступать им своих прав на трон». Ни Романовы, ни Мстиславские не собрали в думе большинства голосов, но разногласия в ходе обсуждения этих кандидатов обессилили думу.

А вслед за Романовыми и Мстиславскими шел и Борис Годунов. Никакими правами на престол, как уже сказано, не обладавший, зато имевший важное преимущество: именно он, шурин покойного царя, и держал в своих руках основные властные рычаги, с 1585 года фактически и правя государством. Сегодня сказали бы, что у него в руках уже был и госаппарат, и финансы государства, и силовые структуры, и поддержка высшей церковной иерархии. В конце концов, ведь не случайно же Борис еще в 1589 году добился учреждения в Москве патриаршего престола, проведя в первые патриархи свою креатуру – митрополита Иова. Который тотчас по истечении траура созвал на своем подворье совещание, принявшее решение об избрании на трон Бориса. Но не все так просто: и позиция служивых тогда еще толком не была определена, да и вовсе не от стрельцов зависело ключевое решение, и бояре, имевшие на престол свои виды, отвергли претензии патриарха на руководство государственными делами.

Как борьба за власть расколола Боярскую думу – а без ее согласия никто не мог стать государем – и как правитель-временщик сумел переиграть ее, детально описал тот же Скрынников. В конце концов, именно Борис Годунов и смог пожать плоды своих долгих усилий: и видимость всенародного избрания создал, и уломал в конце концов Боярскую думу. Хотя дело с окончательным утверждением затянулось еще на много месяцев. Самые интимные подробности той интриги довольно скоро канули в Лету – вместе с их носителями. Казалось бы, навсегда…

Но, как оказалось, иные следы изощренной интриги порой можно выявить даже в документах сугубо официальных. Профессор Скрынников, исследовав все доступные документы избирательного собора 1598 года, установил: с хронологией утверждения Бориса на царство далеко не все в порядке. Хромала и традиционная привязка к 27 (17) февраля 1598 года, и к соборному постановлению, помеченному июлем 1598 года, и к грамоте, датированной 11 (1 по ст. ст.) августа того же года. По традиции подписи участников «мероприятия» проставлялись на обороте соборных приговоров, так что любая попытка их «перередактировать», поменяв местами, изменив титулатуру и т. п., вела бы к порче документа и необходимости заново составлять всю грамоту и вновь подписывать ее. Подписывался же этот документ строго в установленном иерархическом порядке: бояре ставили подписи вместе с боярами, стольники – со стольниками, церковные иерархи – там, где им было положено… Списки думных людей составлялись с особой тщательностью, потому для датировки утвержденной грамоты они и имеют самое первостепенное значение. Так вот, датированный 1 (11) августа 1598 года соборный приговор об избрании Бориса Годунова на трон отразил состав Боярской думы вовсе не на февраль 1598 года, а на …январь 1599 года!

Известно, что сразу после своего официального венчания на царство («коронации») в сентябре 1598 года Борис стал жаловать новыми чинами многих знатных дворян, участвовавших в тех выборах. Так вот в списках и подписях соборных грамот об избрании Бориса эти лица названы вовсе не теми чинами, которые у них были до Собора, а теми, которые они получили в сентябре-декабре 1598 года. Значит, документы эти и составлены вовсе не в феврале 1598 года, а задним числом – почти год спустя. И – через много месяцев после венчания Бориса на царство. Проще говоря, канцелярия снабдила соборный приговор об избрании Борис Годунова датой 1 (11) августа, чтобы доказать, что венчание на царство состоялось, как и «положено», ровно через месяц после его соборного избрания. Значит, делает вывод Скрынников, «члены последнего Земского собора подписали утвержденную грамоту уже после того, как Борис прочно сел на царство. Следовательно, они не обсуждали вопрос, кого избрать на трон. У них попросту не оставалось выбора».

Так что все функции собора, полагает историк, «свелись к тому, что его участники выслушали текст утвержденной грамоты и поставили подпись на документе, заведомо ложно излагавшем историю воцарения Годунова». И хотя подписание грамоты заняло продолжительное время, властям «так и не удалось добиться соответствия между перечнями и подписями членов собора, – пишет Скрынников. – В конце концов невозможно решить, кто из них присутствовал на соборе в самом деле, а кто расписался на соборном приговоре задним числом». Вот и выходит, что реальная картина избрания Бориса на царство весьма отлична от привычно-хрестоматийной…