А была ли политическая сатира в Средние века?

Чтобы что-то найти, нужно точно определить, что ты ищешь, или «на берегу» договориться о терминах. Если кто-то спрашивает, скажем, был ли в Древнем Египте известен магнитный компас (не был), либо, пользовались ли инки колесом для транспортировки грузов (не пользовались), дело обстоит сравнительно просто. На такие вопросы мы не всегда знаем ответ или можем ответить неправильно, но, что такое магнитный компас и колесо на повозке, в целом понятно. Если же мы хотим выяснить, скажем, существовал ли феодализм вне Европы или, когда в Европе возник индивидуализм современного типа (в эпоху Возрождения или еще раньше, в Средневековье?), дело выглядит уже сложнее. «Феодализм» с «индивидуализмом» – это сложные конструкты, которые слишком привязаны к тому времени / месту, где первоначально возникли. Так же обстоит и с «политической сатирой». Она в Средневековье, конечно, существовала, но играла совсем не ту роль, что в Новое время.

Я хочу сказать не о сатире вообще, а лишь о визуальной сатире – предшественнице современной политической карикатуры. Австрийско-британский искусствовед Эрнст Гомбрих справедливо писал о том, что многие приемы визуальной сатиры Нового времени, которые на страницах газет дожили до наших дней, были изобретены как раз в Средние века.

Однако, в отличие от Нового времени, средневековая политическая сатира чаще всего была обращена не к анонимным массам зрителей, а к предельно узкому сообществу, а то и вовсе к нескольким людям. Массовая аудитория требует массовых media. В средневековой Европе, до распространения гравюры на дереве с конца XIV в. и изобретения книгопечатания подвижными литерами в середине XV в., не было технических инструментов для массового тиражирования текстов и изображений. Поэтому визуальная сатира могла быть орудием частной вендетты и унижения политического противника, а не инструментом «мобилизации масс» (для обращения власти к подданным важнее были многочисленные ритуалы).

Важно понять, что политическая сатира не всегда призвана рассмешить или, как минимум, смех не всегда ее главная цель. Скажем, многие карикатуры и плакаты Кукрыниксов времен войны, изображавшие фашистскую гадину, уродливых нацистских бонз или советского солдата, который клещами перекусывает клешни Гитлера, вряд ли должны были вызвать улыбку. Одна из главных задач визуальной сатиры – это обличение противника, или, как писал Гомбрих, pictorial insult. Этому служит весь ее арсенал: гротеск, изображение врага в бесчестящих его позах, с позорными атрибутами или со звероподобными чертами, которые уподобляют его (агрессивному или комичному) зверю либо дьяволу, которого в Средневековье тоже изображали звероподобным.

В Средневековье тоже создавалась масса обличительных (возможно, смешных, но как это точно выяснить?) образов. Скажем, на полях некоторых византийских Псалтирей, которые переписывали и иллюстрировали в стенах монастырей, после победы иконопочитателей над иконоборцами появляются портреты иконоборческого патриарха Иоанна VII Грамматика (837-843) со вздыбленными, как у демонов, волосами. А вот пример на другом, на этот раз мирском, фронте. В 1196 г. Петр Эболийский, придворный поэт императора Священной Римской империи и короля Сицилии Генриха VI, посвятил своему сюзерену поэму, в которой прославил его победу над Танкредом де Лечче – незаконнорожденным сеньором, который пять лет занимал сицилийский престол. На одной из миниатюр в роскошной рукописи, предназначавшейся для подношения Генриху, Танкред изображен как обезьяна в короне. В памфлетах Нового времени пап и королей в обезьяньем обличье уже не счесть.

Обличительные рисунки атаковали не только духовных и светских властителей. Современная антисемитская карикатура тоже в общем-то родом из Средневековья. На английском налоговом свитке 1233 г. кто-то нарисовал Исаака Норичского – известного еврейского ростовщика, купца, раввина и врача, который жил в Нориче и в Лондоне. Он изображен с тремя «сросшимися» друг с другом лицами – так в средневековой иконографии часто представляли Антихриста. Как пишет американский историк Сара Липтон, это старейшая из сохранившихся антииудейских «карикатур», которая изобличает не обобщенных иудеев или Иуду Искариота, а конкретное лицо, современника «карикатуриста».

Все эти изображения «жили» на страницах рукописей и мало кому были доступны. Самым массовым из средневековых визуальных media, конечно, были фрески, скульптуры и витражи, украшавшие храмы, а также городские ратуши и другие политические цитадели. Например, в городах Северной Италии XIII-XVI вв., по решению властей, на стенах общественных зданий писали т.н. «позорные портреты» (pitture infamanti). Они были призваны изобличить низвергнутых тиранов, предателей отечества, кондотьеров-изменников или недобросовестных должников. Преступников изображали висящими вниз головой на виселице (самая позорная казнь) или в компании с демонами (кто же еще верховодит изменниками и обманщиками). Pitture infamanti были нужны для того, чтобы уничтожить доброе имя (fama) изображенного и его семьи, запечатлеть совершенные им преступления и продемонстрировать, что правосудие свершится даже над теми, кто сумел от него уйти и в реальности не понес кары. Конечно, «позорные портреты» – это не сатира, а публичная «доска непочета». Эти образы не должны были быть смешными. Однако их роль в борьбе между знатными семьями или различными силами внутри города отчасти аналогична той, которую позже станут играть политические памфлеты и карикатуры.

Визуальная сатира, которая была обращена к массам и была призвана покорять умы, рождается в XVI в. вместе с Реформацией и религиозным противостоянием между протестантами и католиками, которое охватило большую часть Европы. Благодаря гравюре и печатному станку лютеране и другие реформаты обрушили на римскую церковь поток обличительных изображений, которые высмеивали ее иерархию, таинства и символы (католики тоже в долгу не остались). На протестантских сатирических листках бесы отправляют пап и кардиналов в преисподнюю; римские понтифики изображаются в виде монструозных созданий; католические иерархи вываливаются из смрадного зада звероподобных демонов, а маленьких голеньких пап с тиарами на голове вскармливают ведьмы с волосами-змеями как у Горгоны. Гротеск, обжорство, уродство, испражнения. Дух этой сатиры был по-настоящему раблезианским.

Все эти визуальные приемы были нацелены, прежде всего, на то, чтобы изобличить оппонента как орудие дьявола. Со временем они превратились в визуальные клише, а эти клише продолжили жить в политической карикатуре даже тогда, когда отождествление с сатаной давно утратило свою политическую остроту и первоначальный религиозный смысл. Если враги, то черти.